| Перевод М.Л.Салганик
В кн.: Шри Ауробиндо. Собр. соч., Т. 2., стр. 3-236, 507-510 СПб.: "Адити", 2004
ПРОБЛЕМА И ЕЕ РЕШЕНИЕ
Существует ли вообще или остается ли до сих пор
неразгаданной тайна Веды?
Согласно нынешним представлениям, суть той древней тайны
уже выявлена и представлена ко всеобщему обозрению или же,
скорее всего, настоящей тайны не было вовсе. Гимны Веды
– это жертвенные сочинения примитивной, не вышедшей из
варварства расы, сложившиеся вокруг системы церемониальных
и искупительных обрядов, обращенных к персонифицированным
силам природы; они наполнены туманными, еще не сложившимися
мифами и грубыми астрономическими аллегориями, также
находящимися в процессе становления. Лишь в поздних гимнах
мы впервые ощущаем присутствие более глубоких
психологических и моральных идей – заимствованных, как
иные полагают, у враждебных дравидов, "грабителей" и
"противников Веды", как откровенно именуются они в самих
гимнах, – и обнаруживаем первые семена, хоть и
непонятно откуда возникшие, позднейших ведантийских
построений. Эта современная теория согласуется с
общепризнанной идеей о стремительной эволюции человека с
совсем еще недавнего уровня дикаря; она опирается на
внушительный аппарат критических исследований и
поддерживается рядом научных дисциплин, к сожалению, еще
весьма юных и во многом пока гипотетических в своих методах
и непостоянных в своих результатах, таких, как
сравнительная филология, сравнительная мифология, а также
сравнительное религиоведение.
В этих главах я ставлю своей целью предложить новый
подход к этой древней проблеме. Я не намерен идти путем
негативного и деструктивного метода, вступающего в
противоречие с общепризнанными решениями, я просто хочу
изложить, позитивно и конструктивно, более полную и, в
известном смысле, дополняющую другие гипотезу, построенную
на более широкой основе, – гипотезу, которая вдобавок
может пролить свет на некоторые важные проблемы в истории
древней мысли и культа, весьма неудовлетворительным образом
решаемые обычными теориями.
В Ригведе, по оценке европейских ученых –
единственной и подлинной Веде, мы сталкиваемся с собранием
жертвенных гимнов, изложенных очень древним языком,
овладение которым представляет ряд почти непреодолимых
трудностей. Она полна древних форм и слов, не встречающихся
в позднем языке, смысл которых часто приходится
устанавливать при помощи догадок; многие слова, хотя и
вошедшие в классический санскрит, имеют или, по крайней
мере, допускают толкование, отличное от их смысла в позднем
литературном языке; кроме того многие слова, в особенности
наиболее распространенные и важные для понимания смысла,
обнаруживают поразительное число несвязанных между собой
значений, способных, в зависимости от предпочтения нашего
выбора, придать совершенно разную окраску целым фрагментам,
целым гимнам и даже всей мысли Веды. На протяжении
нескольких тысячелетий были сделаны по меньшей мере три
значительные попытки, хотя и совершенно отличные по своим
методам и результатам, установить смысл этих древних
изречений. Одна относится ко временам очень древним и
представлена фрагментами из Брахман и Упанишад; но мы
располагаем во всей полноте традиционной интерпретацией
индийского ученого Саяны и уже в наши дни обрели
интерпретацию Вед современной европейской школой, плод
колоссального труда по сопоставлению и выдвижению гипотез.
Обе интерпретации обнаруживают в общем одну особенность
– они приписывают древним гимнам поразительную
несвязность мысли и смысловую бедность. Отдельным строкам
можно придать – без особого усилия либо с некоторой
натяжкой – определенный смысл или хотя бы
осмысленность; язык, возникающий в результате, при всей
своей стилевой напыщенности, перегруженности избыточными и
декоративными эпитетами и невероятной бедности смысла этой
огромной массы высокопарных слов и витиеватых фигур речи,
все же выстраивается в доступные пониманию фразы. Но,
принимаясь читать гимны в целом, мы словно бы соприкасаемся
с людьми, которые в отличие от древних писателей других
народов были неспособны связно и естественно выражать мысли
или логически завершить их. Язык большинства гимнов, за
исключением более коротких и простых, представляется либо
туманным, либо искусственным; мысли или не связаны между
собой, или истолкователю приходится изрядно потрудиться,
чтобы объединить их в единое целое. Исследователь, работая
со своим текстом, принужден заменить процесс истолкования
чуть ли не процессом фабрикациии. Мы ощущаем, что он не
столько выявляет смысл, сколько силится уложить непокорный
материал в некое подобие формы и последовательности.
Но этим туманным и варварским сочинениям выпала
счастливейшая судьба в истории мировой литературы. Они
стали признанным источником не только для богатейших и
глубочайших мировых религий, но также и для тончайших
метафизических философий. В непрерывной тысячелетней
традиции они почитались в качестве источника и критерия
всего, что признавалось авторитетным и подлинным в
Брахманах и Упанишадах, в Тантрах и Пуранах, в доктринах
великих философских школ и учениях прославленных святых и
мудрецов. Они носили имя "Веда", то есть знание, –
имя, присвоенное высочайшей духовной истине, какую только
способен воспринять человеческий разум. Но если согласиться
с нынешними интерпретациями, Саяны ли или современных
теоретиков, то вся их величественная и священная слава
обращается в грандиозную фикцию. Гимны же удивительным
образом становятся не более чем наивными верованиями
необразованных и материалистичных варваров, поглощенных
только самыми поверхностными приобретениями и
удовольствиями, практически не имеющих понятия об
элементарных моральных устоях и религиозных побуждениях.
Это общее впечатление не могут разрушить отдельные
фрагменты, совершенно не гармонирующие с общим духом
писания. Подлинная основа или начальная точка отсчета для
позднейших религий и философий – это Упанишады,
которые в таком случае следует рассматривать как бунт
философских и умозрительных построений против
ритуалистического материализма Вед.
Однако эта концепция, опирающаяся на вводящие в
заблуждение европейские аналогии, на самом деле ничего не
объясняет. Такие глубокие и высокие мысли, такие тонкие и
разработанные психологические системы, какие обнаруживаются
в Упанишадах, не могли появиться из ничего. Человеческий ум
идет в своем прогрессе от знания к знанию, или же обновляет
и расширяет предшествующее знание, которое оказалось
забытым и погребенным под наслоениями иного, или же ум
ухватывается за старые несовершенные представления и они
ведут его к новым открытиям. Мысль Упанишад предполагает
существование великих истоков, предшествующих ей самой, а в
обычных теориях это опускается. Гипотеза, предназначенная
для заполнения этого пробела, которая гласит, что идеи эти
были заимствованы арийскими варварами-завоевателями у
цивилизованных дравидов, представляет собой всего лишь
предположение, опирающееся только на другие догадки. На
самом деле возникают даже сомнения, не является ли вся
история об арийском вторжении в Пенджаб мифом филологов.
Школам интеллектуальной философии античной Европы
предшествовали тайные доктрины мистиков; орфические и
элевзинские мистерии подготовили плодородную почву для
воззрений, из которых, в свою очередь, возникли идеи
Пифагора и Платона. Наличие подобной отправной точки для
всего последующего развития мысли в Индии, по меньшей мере,
можно считать вероятным. На самом деле многие формы и
символы идей, обнаруживаемые нами в Упанишадах, а также
многое из содержания Брахман предполагает существование в
Индии периода, когда мысль развивалась в скрытой форме
тайных учений, подобных греческим мистериям.
Другой пробел, оставляемый общепринятыми теориями, есть
пропасть, отделяющая материальное поклонение внешним силам
природы в Веде от развитой религии греков и от
психологических и духовных идей, которые связаны с
функциями богов в Упанишадах и Пуранах. Мы можем, на данный
момент, принять теорию о том, что самая ранняя полностью
осознанная форма религии неизбежно – ибо человек на
Земле начинает с внешнего и движется ко внутреннему –
должна быть поклонением внешним Силам Природы, наделяемым
сознанием и личностными качествами, которые человек
обнаруживает в самом себе.
Агни в Веде – это несомненно Огонь; Сурья –
Солнце, Парджанья – Дождевая туча, Уша – Заря; а
если материальное происхождение или функция каких-то других
богов не столь очевидны, то нетрудно сделать туманное ясным
при помощи филологических предположений или изобретательных
умозаключений. Но если обратиться к религии греков,
которая, в соответствии с современными хронологическими
представлениями, датируется не намного позднее Веды, мы
сталкиваемся с существенной разницей. Материальные атрибуты
богов отошли на второй план или оказались подчинены
психологическим концепциям. Порывистый бог Огня обратился в
хромого бога Труда; Аполлон, Солнце, управляет поэтическим
и пророческим вдохновением; Афина, которую по происхождению
можно с большой долей вероятности считать богиней Зари,
утратила все воспоминания о своей материальной функции,
став мудрой, сильной и чистой богиней Знания; есть и другие
божества, боги Войны, Любви и Красоты, утратившие свои
материальные функции, если они у них вообще были.
Недостаточно утверждения, что перемена неизбежно должна
была наступить с развитием человеческой цивилизации: сам
процесс перемен тоже требует исследования и прояснения. Мы
видим, как та же революция совершается в Пуранах, отчасти
путем замены имен и обликов богов, но отчасти и через тот
же неясный процесс, который мы наблюдаем в эволюции
греческой мифологии. Река Сарасвати превращается в богиню
Вдохновения и Учености; ведийские Вишну и Рудра становятся
верховными Божествами, членами божественной триады, и
выражают обособленно охранительные и разрушительные
процессы в космосе. В Иша Упанишаде мы находим обращение к
Сурье как к Богу озарения, с помощью которого мы можем
постичь высочайшую истину. Таковой же была его функция в
священной ведийской формуле Гаятри, которую на протяжении
тысячелетий ежедневно повторяет во время молитвы каждый
брахман; можно, кстати, отметить, что эта формула есть стих
из Ригведы, из гимна риши Вишвамитры. В той же Упанишаде
Агни призывается как божество с чисто моральными функциями,
как очиститель от зла, проводник души путем добра к
божественному Блаженству; он, по-видимому, отождествляется
с силой воли и несет ответственность за человеческие
деяния. Сома, растение, из которого производился
мистический нектар для ведийских жертвоприношений, теперь
становится не только Божеством луны, но еще и
олицетворением разума в человеческом существе. Наличие этих
эволюционных перемен предполагает некий временной
промежуток, следующий за ранним материальным богопочитанием
или за более высоким пантеистическим анимизмом,
приписываемым Ведам, и предшествующий развитой пуранической
мифологии, в которой боги наделены глубинными
психологическими функциями, – промежуток или период,
который вполне мог быть Веком мистерий. Однако нынешнее
понимание вещей оставляет брешь, или же этот разрыв создан
нашей исключительной сосредоточенностью на
натуралистическом элементе религии ведийских риши.
Я полагаю, что эту пропасть создали мы сами, в
действительности же в древних священных писаниях ее нет.
Гипотеза, предлагаемая мной, состоит в том, что сама
Ригведа есть важнейший документ, дошедший до наших дней от
раннего периода человеческой мысли – меркнущими
останками которого были исторические элевзинские и
орфические мистерии – периода, когда духовные и
психологические знания расы, в силу трудноопределимых
сейчас причин, были скрыты покровом конкретных и
материальных фигур и символов, оберегающих смысл от невежд
и раскрывающих его посвященным. Одним из главных принципов
мистиков была сакральность и сокровенность познания себя и
истинного знания богов. Мистики считали, что эта мудрость
не предназначена, возможно даже опасна, для обычного
человеческого разума; в любом случае, будучи открыта грубым
и не очистившимся душам, мудрость может быть извращена,
употреблена во зло и лишена чистоты. Поэтому они
поддерживали существование внешнего богопочитания,
действенного, но несовершенного, для непосвященных,
посвященным же предлагали внутреннюю дисциплину, облекая
свои мысли в слова и образы, в равной мере обладавшие
духовным смыслом для избранных и конкретным – для
массы простых верующих. Ведийские гимны были задуманы и
созданы по этому принципу. Внешне их формулы и описанные в
них церемонии – это детали внешних же ритуалов,
предназначенных для пантеистического поклонения Природе,
что и было распространенной религией тех времен, скрытый же
смысл священных слов заключал в себе действенную символику
духовного опыта и знания, психологическую дисциплину
самосовершенствования, бывшую тогда высочайшим достижением
человеческого рода. Система ритуалов, признаваемая Саяной,
может сохранять свое внешнее значение, можно принять и
общие концепции натуралистического толкования, открытого
европейскими исследователями, но за всем этим пребывает
истинная и все еще скрытая тайна Вед – тайные слова,
ninyā a vachānsi, изреченные для тех, кто
чист в душе и пробужден в знании. Таким образом, извлечение
менее очевидного, но более важного смысла посредством
истолкования ведийских терминов и ведийских символов и
установление психологических функций богов есть задача
трудная, но необходимая, и данные главы, а также переводы,
сопровождающие их, являются только подготовкой к ее решению.
Эта гипотеза, если она окажется состоятельной, даст три
преимущества. Будут просто и успешно прояснены те части
Упанишад, которые пока остаются непонятыми или понятыми
неверно, а также прояснится многое из истоков Пуран. Будет
объяснена и рационально оправдана вся древняя традиция
Индии, ибо обнаружится, что, по сути дела, Веданта, Пураны,
Тантры, философские школы и великие индийские религии
уходят своими корнями в Веды. Мы сможем увидеть там в их
изначальном источнике, в их ранних и даже примитивных
формах фундаментальные концепции позднейшей индийской
мысли. Таким образом, будет установлена настоящая точка
отсчета для более углубленного сравнительного
религиоведения индийского ареала. Вместо блуждания среди
необоснованных умозаключений или необходимости разбираться
в немыслимых преобразованиях и необъяснимых превращениях мы
получим ключ к естественному и прогрессивному развитию,
удовлетворяющему требования логики. Заодно, возможно, будет
пролит свет на темные места ранних культов и мифов других
народов древности. Наконец, раз и навсегда будут прояснены
и перестанут существовать несообразности ведийских текстов.
Они только кажутся несообразностями, их подлинная связующая
нить должна быть найдена в сокровенном значении. Стоит
найти ее, и гимны предстают в своей органической и
логической цельности, а манера выражения, хотя и чуждая
нашему современному образу мышления и речи, становится
– в своем собственном стиле – верной и точной,
она грешит, скорее, лаконичностью, нежели избыточностью
выразительных средств, скорее, смысловой перегруженностью,
нежели обделенностью. Веда перестает быть просто интересным
пережитком варварства, а занимает свое место в ряду
наиболее значимых ранних Священных Писаний мира.
| |